— Но чем оно было вызвано?

— Он хотел как можно скорей поговорить с Милдред Мид. Речь, кажется, идет об установлении авторства какой-то картины. Он говорил, что работает в музее в Санта-Терезе. Это правда?

— Да. А как девушка?

— Была очень спокойна. Насколько я помню, она не произнесла ни слова, — Лэшмэн изучающе глянул на меня, но я сделал вид, что не заметил этого. — Войдем в дом.

Он проводил меня через двор в свою мастерскую. Единственное огромное окно выходило на тянущуюся до самого горизонта пустыню. На мольберте стоял неоконченный, а может, только начатый, женский портрет. Мазки краски казались свежими, а вырисовывающееся из них лицо напоминало лицо Милдред Мид, упрямо выплывающее из волн времени. На стоящем рядом столе, покрытом потеками шелушащейся краски, лежала прямоугольная палитра с блестящими разноцветными пятнами.

Я остановился перед картиной, Лэшмэн встал рядом со мной.

— Да, это Милдред. Я только начал этот портрет, уже после нашего разговора по телефону. Мне захотелось написать ее еще раз. А я уже в том возрасте, когда нужно немедленно воплощать в жизнь любые внезапные желания.

— Она позировала вам для этого портрета?

Он внимательно взглянул на меня.

— Ее не было здесь, если вас интересует именно это. Я не видал ее уже двадцать лет. Мне кажется, я уже говорил это вам по телефону, — резонно заметил он.

— Наверное, вы часто рисовали ее?

— Она была моей любимой натурщицей. Жила у меня долгое время с небольшими перерывами. А потом уехала в другой конец штата. С тех пор я ее не видел, — тон его был задумчив, в нем звенели тоска и сожаление. — Другой мужчина предложил ей жизнь, более устроенную с ее точки зрения. Я не в обиде на нее. Она начала стареть. Должен признать, я не слишком хорошо к ней относился...

Его слова задели во мне какую-то струну. От меня тоже когда-то ушла женщина. Но она покинула меня не ради другого, я потерял ее по собственной вине...

— Она все еще живет в Аризоне? — спросил я.

— Видимо, да. В прошлом году она прислала мне открытку на Рождество. С тех пор я не имел о ней вестей, — он устремил взгляд в раскинувшуюся за окном пустыню. — Честно говоря, я охотно увиделся бы с ней, хотя мы оба уже стары, как трухлявые пни...

— Где она теперь живет?

— В Каньоне Хантри, в горах Чирикахуа, неподалеку от границы с Нью-Мексико, — куском угля он нарисовал контур карты Аризоны и объяснил мне, как доехать до каньона, находящегося на юго-восточной оконечности штата. — Двадцать лет назад Баймеер купил для нее дом Хантри, собственно, с тех пор она там и живет. Она всегда хотела получить его, дом значил для нее намного больше, чем этот тип.

— Вы имеете в виду Джека Баймеера?

— И Феликса Хантри, построившего дом и основавшего медный прииск. Она влюбилась в виллу Феликса Хантри и в его прииск намного раньше, чем в него самого. Говорила, что поселиться в этом доме — мечта всей ее жизни. Она стала его любовницей и даже родила ему внебрачного сына, но пока он был жив, он не позволил ей поселиться там. Остался с женой и их сыном.

— С Ричардом? — спросил я.

Лэшмэн кивнул головой.

— Из него получился прекрасный художник. Я вынужден признать это, хотя ненавидел его отца. Ричард Хантри обладал незаурядным талантом, хотя полностью его так и не раскрыл. Ему не хватило терпения, а в этой профессии оно необходимо, — его морщинистое лицо в свете вечернего солнца, падающего из окна, казалось лицом бронзовой статуи, символизирующей терпение.

— Как вы думаете, Ричард Хантри жив?

— Этот же вопрос задавал мне тот молодой человек, Фред Джонсон. Я отвечу вам так же, как ответил ему. Мне кажется, Ричард уже мертв — как его брат — но это не имеет большого значения. Художник, отрекающийся от своего таланта на половине пути, как это сделал Ричард, — все равно что мертвец. Наверное, я сам умру в тот день, когда перестану работать, — погруженный в свои туманные мысли старик хоть и неохотно, но исправно возвращался к проблеме собственной смертности. — Это наилучший конец для бесполезного человека, как говаривал я, еще будучи молодым...

— А что случилось с сыном Феликса Хантри и Милдред, с этим внебрачным братом?

— С Вильямом? Он умер молодым. Вильям был единственным членом этой семьи, которого я знал и любил. Несколько лет, хоть и не постоянно, он жил у меня вместе с матерью. Он даже учился в здешней академии изящных искусств под моей фамилией, но в армии взял фамилию матери. Жил и умер под именем Вильям Мид.

— Он погиб во время войны?

— Вильям умер в форме, но был он в это время в отпуске, — серьезно произнес Лэшмэн. — Он был до смерти избит, а тело его брошено в пустыне неподалеку от места, где теперь живет его мать.

— Кто его убил?

— Это не было установлено. Если вы хотите получить более подробные сведения, мистер, я бы рекомендовал вам связаться с шерифом Бротертоном из Копер-Сити, он проводил расследование, а может, провалил его. Я до сих пор не знаю всех подробностей. Когда Милдред вернулась сюда, опознав тело Вильяма, она неделю не произнесла ни слова. Я понимаю, что она пережила.

Вильям не был моим сыном и я долгое время не видел его, но мне казалось, что я потерял собственного ребенка.

Он помолчал, прежде чем продолжить.

— Я хотел сделать из него художника. Честно говоря, работы Вильяма были лучше работ его единоутробного брата, и Ричард признал это, подражая его стилю. Но именно Вильяма съели черви...

Он гневно повернулся ко мне, словно я снова привел смерть в его дом. — Они и меня скоро сожрут. Но прежде чем это произойдет, я хочу написать еще один портрет Милдред, передайте ей это, мистер.

— А почему вы сами не скажете ей этого?

— Возможно, я так и сделаю...

Я понял, что Лэшмэн хочет избавиться от меня, прежде чем вечерний свет угаснет, он все поглядывал в сторону окна. Прежде чем уйти, я положил перед ним фотографию картины, вынесенной Фредом из дома Баймееров. — Это Милдред?

— Да, это она.

— Вы не могли бы сказать, кто автор портрета?

— Я не смогу сказать это с уверенностью, во всяком случае, глядя на маленький черно-белый снимок.

— Но это похоже на картины Хантри?

— Пожалуй, да. Собственно, это похоже и на мои ранние работы... — он вдруг поднял голову и посмотрел на меня, во взгляде его читалось удивление. — До этой минуты я не отдавал себе отчета, что мог оказать определенное влияние на Хантри. Несомненно, тот, кто написал эту картину, должен был знать мои давние портреты Милдред Мид, — он глянул в сторону стоящей на мольберте головы натурщицы, словно она могла подтвердить его слова.

— Но это не ваша картина?

— Нет. Случилось так, что я могу рисовать лучше.

— Лучше, чем Хантри?

— Пожалуй. Я ведь не исчезал. Я оставался на месте и совершенствовал свое мастерство. Я не приобрел такой славы, как этот пропавший художник, но я терпеливее, чем он и, Бог свидетель, мои работы переживут его творчество. Вот этот портрет, который я сейчас пишу, будет долговечнее всего наследия Хантри!

Голос Лэшмэна звучал молодо и зло, лицо раскраснелось. Мне показалось, что и теперь, в старости, он борется с Хантри за права на Милдред Мид.

Лэшмэн схватил кисть и, держа ее как оружие, повернулся к неоконченному портрету.

Глава 19

Я пересек пустыню и повернул на запад, пробиваясь сквозь сгущающийся сумрак. Движение на трассе было небольшое, и мне удалось довольно быстро одолеть свой путь. Часов около девяти я был уже в Копер-Сити и миновал принадлежащую Баймееру дыру в земле. В мглистом вечернем свете она казалась площадкой для игр великанов или великанских детей.

Я нашел контору шерифа и показал фотокопию своей лицензии дежурному капитану. Он сообщил мне, что шериф Бротертон находится на полицейском посту, расположенном к северу от города, неподалеку от своего домика в горах, и показал на карте, как туда доехать.

Я двинулся на север, по направлению к горам. Их творцы, вероятно были еще больше великанов, выкопавших баймееровскую дыру. По мере моего приближения, они заслоняли все большую часть темнеющего неба.